Волшебный календарь вашего рождения. Потырено везде, автор Foruvie. Я – Май.
ЯнварьЯнварь Солнце на снегу, царство зимы безраздельно, безгранично – от медленных подземных вод до выстуженной, выметенной начисто небесной синевы. Взглянешь и утонешь в холодном и чистом. Это время спокойно, в нем нет безжалостной ярости и жестокости февраля. Она разит без злости, заваливает перевалы пушистыми сугробами, засыпает обнажённые ветви снегом – и лес одевается белой листвой. Богат этот месяц на пышные наряды и сверкающие украшения, на солнечный свет, на серебряные уборы. Жгучие морозы, толстенные льды над омутами, сияющие сосульки. Январь верит в свою неразрушимую власть, в твердыни зимы, в королевство стужи. Ель, сосна, осина в чащах звенят тоненько, промёрзшие до сердцевины. Как нестерпимо ярко сияет лик января, в короне из инея и уборе из тонкого снега! Трещит древесина, хрустят под ногами сугробы, вода в реке ещё не смеет думать о свободе, запертая в стеклянном гробу. Январь! Княже, княже, земля покорилась тебе, легла, послушная воле и мысли, у ног твоих, приказывай – и не будет тебе возражения! Нет, в тебе не найти гнева, дитя января, принц крови, безраздельно царящий! Какая злость в руке, небрежно подписывающей смертный приговор? Какая жестокость в стратегии, обещающей победу? Разве есть в этой бездумной смертоносности желание уязвить? Нет. Эта беспощадность не знает сомнения, ибо не догадывается о собственном существовании. Лишь лёгкое удивление: чего стоит эта мелочь? Покоритесь, склонитесь, и вы будете жить – под моей властью, под моей рукою… Завоеватель со спокойным взглядом, с бездной замёрзшего неба в глазах. К чему размениваться? Зачем выторговывать провинции, выбивать дань, драться как псы за лигу пустыни? Весь мир, слышишь, целый мир падёт к моему трону. И его уверенность непогрешимая оправдается. Поражённый, ослеплённый, влюблённый в бело-сине-золотой его дух и в мгновение замёрзший мир подчинится. Не навсегда. Лишь недолго продлится его царствие, но пока оно не пало – империя вечна! И причина её сидит, закинув тяжёлый плащ за плечо, на троне, безмятежно улыбаясь затихшему от мороза простору. В пальцах крутит опустевший кубок, и изредка печатка блеснёт на перстне. О да, потом его крепости рухнут одна за другой, а свора перегрызётся над упавшей короной, но никто не наденет её. Без короля она лишь мёртвый металл, разменная монета. Дитя Января – вот что держало все эти жадные, дикие, варварские провинции, поселения и края, сплавляя в одну несокрушимую державу. Против всей логики и законов, империя жила, и пока жила, гремела. Так и останется в истории её невероятная, непостижимая, невозможная глава. И вот – ещё одна, самая главная, победа. Январь улыбнётся вам из веков, восторжествоваший над смертью, вышедший из гробницы. Властвуй! ФевральФевраль Вот оно, сердце снегов, лик изо льда! Они холодны, как вершина гор, неприступны и невозмутимы. Февраль! Ночь темнее всего перед рассветом, зима морознее перед началом весны. Сияющие инеевые папоротники на оконных стёклах, злющий вой метели, беснующейся на выстуженных улицах. Это ярость обречённой на поражение зимы. Последний рывок, последний взлёт ледяной стрелы перед тем, как растаять в лучах солнца. Они, дети февраля, не знают пощады. Милосердие им незнакомо. О, как они прекрасны, убийственно идеальны – совершенство без жизни, битва без надежды на победу! Вспышками кадров: длинная прядь волос, заведённых за плечо, тонкая рука в перчатке, приподнятый в полуулыбке уголок губ. Жестокость под плавными движениями, проблеск острых граней в прозрачном взгляде… берегитесь, идёт февраль, развевая незапятнанный плащ, взвесью соли в воздухе колышутся сияющие пряди. Не уразуметь, что делает такое создание на земле, в шумном, грязном городе, на затоптанных оттисками ботинок мостовых. Взглянешь на его непреклонное лицо, на строгую линию губ, и хочеться склониться перед ним, поцеловать пальцы в немом восхищении. Ангел, ангел Господа спустился к нам!.. Ангел ступает по подтаявшему снегу, изломив тонкую бровь, и воздух подёргивается морозной рябью. Под взглядом ангела стынет солнце. Приговор: виновен! Позор тебе, смертный, осмелившийся дотронуться до князя льдов, смерть любому, чья рука коснётся безжалостной красоты Февраля. И кара приходит незамедлительно: взмывает звериная вьюга, копья снежинок взвиваются в небо, точно белое пламя полыхает над землёй. Зачем?.. В чём корень неизбывного гнева, отчего дети Февраля так ослепительно прекрасны – и так неумолимо жестоки? Глупо спрашивать, когда лезвия бури хлещут по лицу, и на морозе дыхание обращается в снежный прах. К чему спрашивать меч, в чём его гнев? Нужно ли обвинять стрелу в ране, которую она нанесла? Февраль выкован для битвы, в которой ему суждено сгинуть, для рока, который нельзя переломить, но можно принять с достоинством. К чему ему сострадание, если его путь – гордо пройти к плахе и принять смерть? Что ему до вашей любви, до ваших мыслей, до чужого тепла и привязанности? …А истина в том, что найдётся безумный, который встанет под шквал ударов Февраля, не потому что верит в свою вину – он не виноват. Просто как уж тут отойти, когда это ледяное, жуткое, бессердечное – это твоё, родное, не отпустишь. Вот вам проклятье, дети Февраля – попытайтесь отогнать того, кто посмеет согреть вашу зимнюю душу в окровавленных ладонях. Сразитесь со своей гордостью. Кто победит?.. МартМарт Вы ожидаете увидеть цветочки, зеленеющие веточки и крокусы в вазе? Что ж, дети начала весны вас разубедят. Чтобы отбросить зимний мороз, сразиться с его ледяной яростью нужен волчий дух, сердце хищника. Март несётся на тонких серебристых лапах по ноздреватому снегу, гонит жертву в тупик, к обрыву… неважно. Он не теряет следа. Он не ошибается. Март ещё не умеет взращивать настоящую жизнь – не ростки слабой, едва заметной нежности, не хрупкие корешки в земле… Он не даёт весеннего возрождения. Он убивает зиму. Дети марта идут по жизни как танцуют, как крадутся по следу: шатаясь, припадая к земле, щуря на свет свои сияющие глаза. На руках – призрачные когти, в улыбке косой – проблеск тонких клыков. Дети Февраля – хладнокровные белоснежные статуи. Дети марта – исчезающие в неверном сиянии оборотни, ломкие тени в тающем льду. Утащат под воду. Загрызут. Могут подобраться в своей звериной неприрученной нежности близко-близко, прижаться к колену и дремать: чутко, вскидываясь от каждого звука. А вы вдруг замрёте, чувствуя тепло чужого тела, иллюзорную хрупкость, биение сердца, тихое дыхание на коже. Как странно это, глядеть на изгиб мягких губ, подрагивающие ресницы, сжатые тонкие пальцы и думать: что тебе снится, оборотень? Кого ты преследуешь, чей след ловишь в оттепели, в чьё горло метишь ударом? Но что толку в бессмысленных вопросах, когда Март спит головой на твоих коленях, и рука запуталась в его растрепавшихся волосах. Разве потом, зная его волчью суть, сумеешь отвернуться, когда он потянется с небрежным поцелуем, замурлычет, прижавшись к запястью губами? Нет. Не шагнёшь в сторону, не отклонишься от объятия, не сбросишь ладони с плеча – потому что как откажешь такому? Танцующая походка, усмешки, в которых проблёскивают клыки, неровные дёрганые движения, голодные взгляды из-под чёлки, из-под опущенных ресниц – нет, в них не найти аристократической красоты февраля. Они смеются над условностями, обвешиваются варварскими украшениями, выглядят вызывающе-шикарно в шёлково-батистовом рванье, с кружевом внахлёст на потёртой коже и джинсе. Они шатаются по жизни как будто балансируют на крыше, на ломком льду, на болотной тропе. Они ждут добычу, бросаются и вцепляются в горло, инстинктивно и легко – не задумываясь. Но опасны они не в охоте, не в убийстве, не в жестокой битве, а тогда, когда вытянутся рядом, прищурившись, и в светлых глазах – непонятная пронзительная тоска. А потом он вдруг улыбается резко, словно смеясь над собой, и целует. Вкус – кровь, снег, тростниковый сахар и виски с лимоном. АпрельАпрель В-е-ч-н-о-с-т-ь из осколков лилового льда. Опущена светловолосая голова, лицо отрешённо-спокойно, на губах едва заметна доброжелательная улыбка, и лёгким движением руки дитя Апреля превращает ледяные клинки зимы в буквы на свежей траве. Снежная Королева отступает, ошеломлённая, обезоруженная, её вечный козырь, непобедимая карта побита: склонилась перед рассеянным взглядом и взмахом руки Апреля. А он поднимается и уходит, и ледяной дворец оплетают тонкие корешки, из белоснежных окон льётся поток плюща, и жаворонок поёт над башней. Иные месяцы приходят, сменяют друг друга, исчезают и пропадают, чтобы никогда не вернуться. Апрель же – некая потусторонняя данность, остающаяся неизменной. Он один и навсегда, это вы входите в его лавандовую вечность, обвешанную жёлтыми ирисами, когда виток очередного года падает в середину весны. Апрель улыбается вам рассеянно, безмолвно наливает жасминовый чай и садится рядом, устроив подбородок на тонкой ладони. Это он видел битву при Карбисдейле, атаку на форт Самтер и крушение “Титаника”, тот же самый апрель, в котором живёте и вы. Гавань почти медитационного спокойствия на берегу мира, крокусы и нарциссы в окне. Утекает вода, перемешанная со льдом, под мостом. Прорывается трава из-под замёрзшей земли. Апрель глядит на вас поверх чашки, и на человеческом лице вы видите улыбку сфинкса. Прозрачная лиловая светотень отражается в глазах. Память о бессчётных веках истории, проносившихся сквозь весну, о тысячах иных лет, когда человечество, ослеплённое страстью и суетой, вдруг оказывается в безмятежном апреле. Он одет в мягкий свитер, его светлые волосы золотятся в ещё холодном солнце. Он не носит оружия и доспехов, ему не нужны чары и битвы, власть и интриги. Зачем?.. зима сдастся сама, вдруг забыв ледяную гордость, опустится в кресло у окна и безропотно примёт в ладони кружку. Его магия – не августовское королевское волшебство, не убийственные чары ноября. Корни её в непонятной запредельной умиротворённости, поражающую безошибочно любого. Не стоит тревожится, говорит Апрель, и вы осознаете с кристальной ясностью, что он прав, все ваши волнения и стрессы, авралы и истерики не стоят ломанного гроша. Ещё есть время на неспешную беседу и чай с миндальным печеньем, и вы всё успеете в срок. Потому что… потому что… ну да, всё хорошо. Апрелю верят. И вот вы заходите снова и снова после очередного года в Апрель, ваше лицо меняется, шрамы, морщинки и опыт ложатся на вашу душу, как и на тело, впрочем. Но Апрель встречает вас неизменной улыбкой и коротким обьятием. Однажды вы придёте к нему в последний раз, с обкусанной трубкой и неизбывным одиночеством старости в сердце, и он скажет легко и беззаботно: останешься? И вы ответите: да. В-е-ч-н-о-с-т-ь. МайМай Да, ещё холодны ночи, солнце высоко-высоко над горизонтом, первые пышные цветы льются охапками с майских шестов, смеются девы в длинных платьях. Но что-то древнее, радостное, дикое просыпается в недрах земли. Течёт в глубине, под корнями деревьев, бешеное и пламенное счастье вырвавшегося на свободу лета. Взвивается с холмов, выбиваясь в свежих листьях, распахнув крылья, запрокинув юное лицо вверх, под солнце и дождь. Май! Грядёт сумасшедший май, безумное празднование жизни, захлёбывающееся собственной новорождённой красотой. Вечно молодой, вечно в движении, неустанный, победоносный, с грозами, когда небо распахивается как врата, и пахнет озоном, мокрой землёй, сладостью и мёдом. Грохочет, бьётся, мечется сияющий майский дух в серебряном ливне и влажной листве. Печаль? Тревога? Сомнения? Они ничто. По всей земле вдруг что-то меняется в людских сердцах. Послезимняя усталость, накопленная месяцами борьбы с холодом, внезапно смывается в этих яростных и тёплых дождях. Неуловимая серая тень сходит с лиц. Неуклюжий парень в метро отчего-то начинает улыбаться – сначала неловко, уголком рта, а потом широко и ясно. Поправляет очки, покупает букет цветов и уходит куда-то. Серая мышка в огромных очках вдруг надевает цыганскую юбку и алый шарф. Кто-то ещё, сгорбившийся за компьютером, словно просыпается, раздёргивает шторы и глядит, зачарованный, на поднимающееся над городом солнце. Дитя Мая. Ангел? Но май старше христианских законов, старше язычества, он пришёл на землю ещё до того, как Народ Холмов поселился в Ирландии. Это не искупление грехов. Не покаяние, не озарение, не просветление. Но просто май, когда пыль души прорастает новым стеблем, засохшие и отмершие чувства вспыхивают звездопадом живых цветов, и вы улыбаетесь, набираете знакомый номер, и говорите… …Здравствуй, солнце моё… …Я скучаю… …Люблю тебя… …Счастье моё… Что-то изменилось в этом мире, стало ярче, стало объёмнее и глубже. Не идеализируйте Май. Он злопамятен, как все боги древности, порывист и страстен, он сметает неугодных взмахом руки, но его дар бесценен. Это чистая жизнь, текущая по жилам, счастье, ослепляющее своей истинностью: не от вечной любви до гроба, не от благой цели, не от свершённой мести. Это осознание почвы под босыми ногами, воздуха в лёгких и ветра в волосах. Май не волнует корона и холодное золото, да и человеческие цивилизации, и мелкие дела людей не трогают его. Развлекают? Быть может. Но что ему до коротких, едва заметных проблесков их существований, когда целый мир высвобождается из оков и начинается лето!.. Благословен будь, Май, бессмертный и вечно возрождающийся, божество земли и деревьев! ИюньИюнь Холодное лето. В ледяной синеве неба кружит ястреб, тень летит над полными трав лугами. Дитя Июня в белых одеждах, расшитых бирюзой и цветами, ступает по земле. Да, в его глазах безоблачная яркость, но солнце это ещё не греет, зазеленевшие деревья не дарят плодов, только начинают распускаться соцветия там, где потом будут ягоды. Самый длинный день. Самая короткая ночь. Поёт сверчок. Жрица в белом преклоняет колени у алтаря. Наползает седой туман, колышется полынь. Будто смотришь из сердцевины сапфира: во все стороны расходятся грани небесного купола, белое сияние наполняет реки. Хмурые белые рассветы, хрустальные горизонты, а потом сусальное золото просвечивает с востока. Поражение холодов? Торжество тепла и танец раскалённых лучей на поверхности воды? Нет. Ещё тянет прохладой из сырых зарослей, промозглые глубины прячутся в глухих чащах. Но это свет одержал наконец решающую победу над мраком, отступила темнота зимы, сгинули в колодцах долгие чернильные вечера. Ныне каждый миг проносится сквозь блеск солнца: стрела, взлетевшая в высоту, стремительный росчерк на синеве, высверк на острие, очерченные графично ярким светом белые перья. Июню тесно в крошечных городках, на аккуратных полянках и в маленьких рощах. У ручьёв, мирно текущих сквозь парки, сердце его тоскует по океанским валам, бушующим под утёсами, о чайках в бездонном и солёно-свежем поднебесье. На ровно постриженных лужках он мечтает о трепещущих под ветром вересковых пустошах, о бескрайних равнинах, полных душистых полевых трав. Ему не милы аллеи меж каштанами и яблонями, когда грёзит он о древних и могущественных империях леса, неизведанных и диких. Дитя Июня крылато, его дух жаждет простора, неохватной свободы. Он преклоняется перед миром старым и прекрасным, величественным и полным жизни. Перед северными фьордами, где стоишь, крошечный как пылинка, и на мили только выщербленный камень, жёсткая трава, беснующееся море и ледяной, прозрачный воздух. Перед болотами, над которыми поёт камыш, и горами, не знавшими человека, перед багряно-жёлтыми пустынями. И когда Июнь пройдёт по ним, распахнув крылья, темнота склонится перед ним, скроется, вытечет в самую глубь земли, и будет свет. Не согреть, но осветить – вот что несёт Июнь. Не приютить, но освободить. Так прими же его правила, смотри – вдаль и вверх, над горизонтом! Никогда больше не будет такого простора, никогда не получится так легко окинуть взглядом всю землю. ИюльИюль Ветер переменился, вьётся шёлковой лентой на раскалённом воздухе, пряном, сладком, полном сока новых цветов. Ветер взвивается от корней земли к солнцу, волосы хлещут по щекам, крылья распахиваются и ложатся на волну. Это ведьмино лето, болиголов, мать-и-мачеха, кружатся душистые травы у ног. Жаркие дни, тёмные ночи, в которых мало сна. Кипит, шепчет, движется всё в мире: полнолиственные океаны чащ, прогретые реки. У Июля волос агатовый водопад, чёрное зеркало – в ладонь не соберёшь, ни одним гребнем не удержишь. У Июля алые губы, крылатые брови, глаза цвета спелой черешни распахнуты навстречу огню. Склоняешься к смеющемуся лицу, и тонешь в бездонной тёплой ночи взгляда – запах горных лугов, мёда и родниковой воды. И ахнешь, изумившись: ворожея! Колдунья! Да, ответит июль, и закружит в танце, а вокруг развернутся пёстрые подолы юбок, вышитые шали, шёлковые косы. Крона лета, малахитовое кружево папоротника подёргивается мелкими алыми цветочками. Венок из его узорчатых листьев венчает дитя Июля, круги огня полыхают в ночи, на полнотравных холмах, звенят бронзой и серебром пояса, поют бубенцы на запястьях, ветер взвивается к небу волной рыжих искр. Что же ты, чародейка, что же, июльское чудо? Кружится прялка, летит яркое платье, низко вырезан пунцовый корсаж. Распускай рукава-крылья, расплетай волосы! Время полных чаш, время, когда приветствуют поцелуем, а провожают – объятием. Хлеба румяны и сладки, вино густо и красно. Стекаются ручьи к рекам широководным, а те ищут моря. Малое тянется к великому, из которого берёт корень. Начало и конец. Вечный круговорот и возрождение. Праздничные ночи, священные камни, костры, пляски, звонкие песни – не их ли пели сотни лет назад предки наши? Разве не опускали на валуны пышные букеты цветов, не сжигали ароматных веточек, не шептали просьбы и мольбы: матерь-земля, сохрани, будь благосклонна к детям своим. Кто ведает, как крутится колесо года, что за нити бегут во все стороны из-под руки судьбы? Дитя Июля, говорящая с вечностью, дитя Июля с алыми губами и косой до колена, знающая тысячу снадобий на воске, меду и родниковой воде против тысячи недугов. Это она, ворожея лета, поднесёт первую свечу, наполнит первую чашу, запечатлеет первый поцелуй на чьей-то щеке. Июль, вечно изменчивая в жарком ветре, дева, жена, хранительница и провидица, зрячая, мудрая! Через тебя прошу: матерь, сохрани детей своих… АвгустАвгуст Август, чистое волшебство, не спрятанное в тумане, не растворённое в горечи, не завёрнутое в иносказания и метафоры. Это магия жизни, сила всего сущего, всего, что растёт, дышит и меняется на земле. Она не прячется, не скрывается, не летит по дорогам. Она идёт прямо и гордо, щедро одаряя встречных. Полыни заросли, гроздьи ежевики, тёплое озеро, лесной мох – по щиколотку утонешь. Ночи теплы и темны, сидишь как в колодце жаркого ягодно-сладкого воздуха, дышащее лилово-синее небо перечёркивает серебряная нить падающей звезды. Тростник над прудом как дудочки: фью-фиу-тиу. Короткие ломкие тени летучих мышей. А дни – пьяные, тягучие как растопленный мёд, заросшие буйными сорняками. Ветви гнутся от яблок, алых, зелёных, жёлтых и розовых. Свет. Вот что приходит на ум. Какой он, август? И очарованные его царственной беспечностью, ответят вам: волшебный. Светлый. И не в том дело, что он добр и полон сочувствия. Просто так и грезится с первого взгляда тонкий венец в небрежно остриженных прядях, а на тонкой руке вдруг примерещится перстень с печатью. Солнце сияет в его прищуренных глазах, дикие леса, древние, колдовские стоят за его плечом. Его так легко обнять – август с беззаботной улыбкой, август с встрёпанной выгоревшей гривой на плечах, август в потёртых джинсах и просторной клетчатой рубашке! Он бредёт босиком по нагретому песку у кромки моря. Ему не нужны для чародейства руны и кровь и заклинания из книг с железными страницами, и прочая дребедень, придуманная людьми. Такой бы профиль и в бронзу поймать или на острие карандаша, откровенничаете вы, но август смеётся, запрокинув голову. Вы сидите прямо на полу и болтаете обо всём на свете так легко, так просто получается складывать мысли в слова – как дышать. Сладкий чай, свечи, за окном звездопад. Август напевает эльфийские колыбельные, зачитывает наизусть Эдду и Шекспира – и такое чувство, будто смотришь в провал меж временами, – цитирует Сильмариллион. Вы плачете и смеётесь, счастье и грусть захлёстывает как тёплая волна. Внутри поднимается внезапное ощущение реальности мира; осознаёте, какой он юный и древний, живой, странный и полный чудес. А наутро август пьёт не морщась растворимый кофе с тремя ложками сахара, вешает на плечо гитару и уходит, звеня дешёвыми браслетами и подвесками. И вы видите ясно, как в светлых волосах его блестит корона. СентябрьСентябрь Зреют плоды, кладовки полны яблок, янтарного мёда, пшеницы. Да, это ещё один коронованый месяц – лиственный венец в его волосах полон алого, золотого и багряного. Сентябрь легко любить. Лёгкая меланхоличность осени придаёт нотку благородной горечи его великолепию, и оттого оно ещё больше трогает сердце. Да, слышится в шорохе тёплого ветра отголосок грядущих бурь, траурная лента угадывается в почерневших уже ветвях. Но пока кроны древесные полны мёдом и бронзой, красным и рыжим. Вспыхивают рябиновые костры, сыплются каштаны, наливается рябина и шиповник, изредка полыхнёт крупная роза – запоздавшая, но аромат её ещё слаще в свежем и пряном воздухе. Протянутся паутинки на фоне прозрачного неба, солнце спустится совсем низко к земле, хотя косые его лучи и не сохранят раскалённого июльского жара. Мягкое тепло пройдётся по щекам, ляжет уютно в руки, свернётся на коленях. Это время благодатное, яркое и щедрое. Золотое время мифов и подвигов, веры в будущее, в которой нет фанатизма, но есть ясная и непреложная уверенность в себе, своих принципах и силах. Великие дела вершатся в сентябре. Закладываются традиции, строится уклад жизни, и пока ещё всё идёт так, как дОлжно, дух закона не сломлен томами ветоши. Возведён Камелот, честь и справедливость не утратили своей цены, но и их суд знает милосердие. Рыцари Круглого Стола странствуют по странам, защищают невинных и сражаются за благое дело. Слава их гремит по всей земле. Легенда жива и дышит. Самые серые и хмурые места окрасятся глубокими, тёплыми охристо-бронзовыми оттенками, прожилки золота растекутся по листьям. Мирно и красиво. Нет, никаких иллюзий, воздух чист как хрусталь, и мир несовершенен, но как неповторимо прекрасно каждое его мгновение – с незамутнённой синевой неба, недвижным озером, медленно остывающим от летнего жара, и опущенными к воде ивовыми ветвями. Август – бродячий принц, бард с гитарой за плечом. Но дети Сентября – рыцари и короли, такие, какими они должны быть и помнятся по сказкам и песням. Спокойная улыбка, запрокинутая к небу голова, волосы рассыпались по плечам, и над башней белеет развевающийся флаг. Сокол срывается с руки, взмывает ввысь. Сентябрь – это короткая победа, мгновение золотого мира перед пасмурными днями грядущей осени. Да, после будут дожди, низкие облака, за ними заморозки и вьюги, но пока день светел, и настоящее ярко и полно цвета и вдохновения. Твори, люби, действуй!.. ОктябрьОктябрь Вот же птичье время, сняться с места в туман, полёт, серые крылья – в то время ветер ещё не так остр, а погода не так жестока, как в ноябре. Согреет руки после дождя, придя домой, садится у камина и смеётся, отбросив на плечо мокрые волосы. У ног сворачивается пёс, кладёт голову на колени. Способность Октября срываться с места, его осенняя отстранённость ещё не приобрела бездонного голода и хищности ноября. Помотавшись по дождливым дорогам и насмотревшись на клины гусей в хмуром небе, он обязательно вернётся домой. Неустанна его душа, с полуразличимой грустью и уже накопившейся усталостью. Прощание на перроне, опустевшие улицы, низкие облака. Всё в последний раз, но без болезненной жадности, без торопливой обречённости. Лишь спокойное и глубокое осознание потери – последний тёплый день, когда пригревает солнце, но озёра уже блестят стылой водой. Последний раз тонкая юбка колоколом, зелёные туфли и шляпка с легкомысленной лентой. Последний клочок зелени среди седых холмов. В этом скором расставании нет боли, но неизбывная светлая печаль крадётся к сердцу. Год угасает. Это не бессильная дряхлость, не прах ветоши, но хрупко его спокойствие, созерцательна радость, а взгляд устремлён в прошлое. Октябрь курит трубку, устроившись на скамейке на берегу моря, и про себя перекатывает фразы из письма: дорогая N, мысли мои всё чаще печальны; тяжёла осень в этом году. Но вы не волнуйтесь попусту, берегите себя, и не забывайте носить шерстяной шарф – погода стоит холодная. Пахнет дымом, горящими листьями, жухлой травой, холодным морем. Октябрь бродит по облетевшим паркам, сунув руки в карманы. Однако нет неприкаянной потерянности ноября: это тихая скорбь человека, который в эпилоге истории прощается с дорогими друзьями, ибо история окончилась, и настало время разойтись и спокойно жить в тишине и мире. Октябрь – это горящий очаг, чашка чая с вареньем, тёплые носки и пушистый плед. Пережитое пламя гонит его на улицы, заставляет шататься в дождливом вечере по кромке воды, по краю крыши, искать истину. А потом будут долгие беседы у огня, рука в руке, запах сушёной клюквы и табака, воспоминания с улыбкой – и едва различима горькая складка у губ. Вы закрываете страницу прекрасной истории. Мир подошёл к концу очередного цикла, колесо времени застыло за мгновение до последней отметки. Скоро всё будет прошлым, а что грядёт?.. Бог его знает. Дорогая N, молю вас, будьте счастливы. Искренне ваш, Октябрь. НоябрьНоябрь Они нездешние. Подкидыши. Детёныши фэйри, подброшенные в колыбель. Как убийственно притягательны они могут быть – чёрным резким профилем на сумрачном небе, сквозь косой дождь и пронизывающий ветер. Невозможно иные, другие, странные, болезненно надломленные, с неизведанной глубиной внутри. Что там? Бьющиеся, метающиеся крылатые тени, наклонишься посмотреть – и их призрачное мотыльковое пламя опалит, сожжёт, выест до дна. Безумно тянет взглянуть: они, неприкаянные, с неловкой улыбкой, с солёным холодом осеннего моря в глазах, совершенные неземные призраки, хрупкие, серые, сияющие. Вот их бессонные ночи, до краев полные вдохновения на грани обморока, кофеина, сигаретного дыма и травяного шелеста. Вы протягиваете руку, осторожно, будто приманивая дикого зверя, но они боятся прикосновений, точно верят, что могут растаять от человеческого тепла. “Держись подальше!” бросают вскользь и шагают в туман, завернувшись в серый плащ. Что станет, если вы не послушаете, если подойдёте и встанете рядом? Ослепнете от седой авалонской бури, застынете под тоскливую песню ветров. И тут-то вы вспомните, что от этих волшебных созданий защищались железом и огнём. Что от них над порогам висели венки омелы. Что их имена боялись произнести вслух, чтобы ненароком не призвать. И вы понимаете, почему. Чем ближе подходишь, тем яснее становится, что их свет – это болотные огни, их необычность – лишь зерно шторма, горечь их слов - яд отчаяния. Что они, отстранённые, могут подарить? Ведь для них если не больно – то и любви нет. Они даже не замечают, как глубоко ранят. О, они всегда будут с такой жадной симпатией смотреть за человеческой жизнью, будут так же ловить крохи тепла, с каким голодным интересом будут наблюдать из-за окна за чужой улыбкой. Но вы никогда не научите их быть частью жизни. Они останутся за рамками, за пределами этого мира. Зерно ноябрьской бури не утишить, не спрятать, не стереть. Точка опоры – саморазрушение, слом и стыки льда и стали. Так уж они созданы, что без боли им нет жизни, и это единственный дар, который они отдают и принимают легко. Это они с лёгкостью продадут сердце дьяволу в обмен на талант. И он взвоет в ярости, получив обещанное: сжав ладони на куске льда, в глубине которого искрится железо. Сердце? О да, вот оно, холодное, нездешнее, нечеловеческое сердце – точка неподвижности в центре бури. Смотрите. Наслаждайтесь. Любуйтесь, как они мчатся по миру на крыле ледяного шторма, как небрежным росчерком они создают окно – провал-пропасть – в целый мир, живой, древний, дикий. Но не подходите близко. “Не научили”. Не научили любить, не научили понимать, заботиться, отдавать. Они, дети Ноября, и рады бы охранить, утешить, согреть, но не умеют. Как? Они не знают. Редкие проявления тепла небрежны, коротки, как солнечная тень на сухом листе. Вот он, ноябрь, идёт навстречу, странный и хрупкий! Берегитесь, зажигайте свечи и ищите железный крест. ДекабрьДекабрь Как рождается год? Он вспыхивает на снегу, в колыбели чёрного дерева, из крови, пылающего солнца и древнего волшебства. Из языческих плясок и ритуалов. Из Рождественских гимнов. Из самой долгой ночи. Из зимней чёрно-белой графики. Восстаёт из полного мрака, из жертвенной боли, из блеска на острие ножа и захлёбывающегося адреналином счастья. Он проходит с сияющей улыбкой под венками из омелы и еловых ветвей и целует в губы. Вам страшно? Должно быть. Их безумная жажда жизни спрятана и укутана в чудесный рождественский уют: в цветастые пледы, в яркие вязаные шали, поскрипывающее у камина кресло… Декабрь свернётся там, щуря сверкающие ночью глаза, и замурлычет, подставив под тёплые пальцы гриву. Он вытащит старую книжку и будет вслух читать наизусть уже заученные сказки. Если ноябрь – это кофейная горечь и послевкусие тоски, то у декабря вкус глинтвейна. Полная чаша, стеклянная и круглая, горячая в ладонях, поблёскивающая серебром. Пахнет гвоздикой, корицей, апельсиновой цедрой и подогретым вином. Алое и багряное мерцает на свету. Сладость на языке, и в груди разливается жар. Декабрь танцует так, как танцуют языки пламени: их природа такова, что они не выгорают даже во льдах, даже в полной пустоте. Их пугающая самоотдача не знает дна, не умеет ограничивать себя: даря, они не теряют. Их девиз – дальше и выше! Больше и больше: вдохновения, страсти, нежности, гнева, созидания. Их любовь несокрушима. Она – абсолютный приговор к счастью, финальный и не подлежащий обжалованию. Помните девушку, которая за суженым и к смерти пойдёт в железных башмаках? Это дитя декабря. Вырвет счастье у судьбы и горе тому, кто встанет на её пути. Она свяжет вам носки, согреет руки в своих – таких горячих! – ладонях, и хладнокровно перегрызёт горло тому несчастному, который случайно наступил вам на ногу. Почему?.. Такова уж природа Детей Декабря. Неукротимая, полыхающая на снегу. А вы в это время будете благословлять день вашей встречи. Это рождение нового года вечности – на снегу, из свежей крови, в незамутнённой вере.
Вообще, если вдуматься, многое пересекается с Ипатовой - но вот что февраль, что октябрь мне у нее кажутся органичнее. Особенно октябрь - бескрайние поля для охоты и горячий чай с пуншем у камина. Впрочем, и ее февраль с мимозами, мокрой Ниццей и томительной тоской мне как-то понятнее )) А вот ноябрь, мне кажется, не сумели описать ни она, ни здесь. Это месяц безвременья, которому почти невозможно назначить оценку - в советское время прикрывались революцией, а если не думать о ней и придерживаться только языческого годового цикла, то и прикрыться-то нечем... Что до декабря... для меня это самый ненавистный месяц в году. Потому что все радуются, а я нет. Для меня год рождается 1 сентября, а натужное веселье под елочкой с возрастом все больше угнетает и бесит.
Ждет нас приказ - возвратиться к Владыке Небес; нам он себя проявить на земле не дает...
Чай, кошки, белая клавиатура и широкая кровать ))
Лев Вершинин до Зиланта не доехал, дефиле имени государыни Елизаветы Петровны тоже не было. По-хорошему, на этом можно было бы и закончить отчет о данном конвенте. Все окружающие, включая супруга, от него в невероятном восторге... но как всегда, я - это я. Боюсь, с Казанью надо завязывать на тройной морской. Чисто физически Зилант мне больше не под силу.
Фото меня-любимой, а также образов с дефиле будут через пару дней, когда котяра кончит разбираться, что каким объективом он нащелкал ))
Да, менестрельник в этот раз проходил под девизом "Песни для Нерона". Услышав сие, я тут же нездорово представила себе Асадзи читать дальше , которая внимает песням наших тусовочных бардОв, и мне одновременно захорошело и заплохело )) Жаль, не удалось украсть афишку этого счастья - там у Нерона в руках такая неведомая херня...
Ждет нас приказ - возвратиться к Владыке Небес; нам он себя проявить на земле не дает...
Через три часа снова сваливаю, на этот раз в Казань. Теперь на связи появлюсь в районе вечера 6.11, а дома еще позже и не очень понятно, когда именно. Для Змейсы и Асмелы: сегодня посылки со всем японским добром наконец-то ушли (видео в одной, аудио и Мигива-Окита в другой), значит, у меня должны быть дней через 10-12.
Ждет нас приказ - возвратиться к Владыке Небес; нам он себя проявить на земле не дает...
И все-таки когда за сутки до отъезда приходишь покупать персонажу давно присмотренные и хорошо сидящие сапоги - и оба в единственной паре твоего размера оказываются НА ПРАВУЮ НОГУ... перед этим меркнет и не оплаченный вовремя Инет, и отрубившиеся ночью и до сих пор холодные батареи. Черт возьми, если замшевые ботфорты можно убрать в рюкзак, скрутив в рулон, то с кожаными такой номер не пройдет. А тащить в Казань три сумки понтов только для того, чтобы не выделяться цивильным видом на фоне друзей-ролевиков, я уже абсолютно не готова. И Тода-сама в Казань решительно не хочет - она там уже была два раза, в 2007 и 2008 гг. А Андре и Лариш были в прошлом году... а выпускание именно там именно в этот раз Ферсена может быть чревато ле пти скандаль, так что нафиг данный график. Почти одиннадцать... чемодан пуст. И собирать его не хочется отнюдь не только потому, что в спальне обогреватель, а в гостиной конкретный дубак...
Ждет нас приказ - возвратиться к Владыке Небес; нам он себя проявить на земле не дает...
...или звериньки доигрались, и инфополе не выдержало.
Cosmos spring Grand Theater show announced: The Count of Monte Cristo / Amour de 99!! -99 Years of Love-
Нет!!! Только не это!!! Только не Графа!!! Не мою вещь самоидентификации, где я вижу в главной роли либо Асадзи, либо Оуру, на крайняк Асами Рей, а более никого!!! И... они очешуели - делать эту эпопею ОДНОАКТНОЙ???
Где-то свет и сон, где-то смех и стон - Ты ли слеп, судьба ли слепа?.. Вправо, влево ль руль, Правду говорю, вру ль - Ветра нет парусам! Я не верю чудесам...
Ладно... успокоились, выпили корвалольчику... могло быть и хуже. А именно - Юдзуки Реон в этой роли. Оки Канаме хотя бы умеет держать стиль...
Ждет нас приказ - возвратиться к Владыке Небес; нам он себя проявить на земле не дает...
Когда я только попала в тему, меня все время спрашивали девочки из старого австро-венгерского сообщества - почему ты косплеишь Смертиху и не хотела бы скосплеить Лизку? И я им не могла объяснить, что я и без того уже там и каждый день с этим борюсь. Не с приметами возраста... а с паранойей в этом отношении и с обширным нервным расстройством. Что я Лизке не завидую до такой степени, до какой это вообще возможно - мне ее снисходительно жалко...
Я очень хочу, чтобы люди это увидели. Каково оно - когда ты там и не барахтаешься...
Ждет нас приказ - возвратиться к Владыке Небес; нам он себя проявить на земле не дает...
Вообще изначально была идея совместить мозаичный портик именно с этим платьем, но потом было решено не спойлерить до банкета. Думала, выйдет что-то вроде творений Эльзы Скиапарелли... однако, судя по отзывам присутствовавших на мероприятии, вышел скорее Иссей Мияке )) Догадки по поводу конструкции платья принимаются ))
Ждет нас приказ - возвратиться к Владыке Небес; нам он себя проявить на земле не дает...
Начинаю выкладывать свои (и не только) фото с Аю-дага, пока не уехала на Зилант, а то будет опять, как в прошлом году - вся осень оптом )) Тем более, когда за окном снег на листьях, особенно хочется еще чуточку этой великолепной крымской осени...
Это не была специальная фотосессия какого-то персонажа - просто прикид, в котором я ходила на третий день конвента. Но когда мы пошли в портик отснимать мозаики, выложенные на его полу, то заодно немного пофоткали и меня-любимую ))
Ждет нас приказ - возвратиться к Владыке Небес; нам он себя проявить на земле не дает...
...у Тодороки Ю на следующий год еще один Бродвей - South Pacific. Тот самый, в номере из которого она в 1996 г бегала в прикиде американского оккупанта )) Что я могу сказать... и опять роль нашла героя )) Также в постановке ожидается парочка моих любимиц из старичья - Ицуки Тихиро и Эма Наоки. Вот только мусумэяченьку ей дают 2009 г дебюта. Она ей в дочери годится, блинн!!!
Ждет нас приказ - возвратиться к Владыке Небес; нам он себя проявить на земле не дает...
...и только сегодня поняла, что осень наступила окончательно. Еще вчера это было неочевидно по ряду причин. Аккурат неделю назад, когда я только-только вернулась с Аю-дага, береза под окном спальни была совсем зеленая - а сейчас не только желтая, но уже и листьев, почитай, не осталось. Я что, так долго сидела над своими таблицами??? Теперь еще вспомнить бы, куда я сунула любимые перчатки в елочку, когда уезжала в Крым...
Ждет нас приказ - возвратиться к Владыке Небес; нам он себя проявить на земле не дает...
В лесу родилась Рысенька... и ей от более мелких кошек много всяческого НЯ! Чтобы были здоровые и здоровенные, и классно мяукали академвокалом, и радостей полную корзинку! Мррррр!
Ждет нас приказ - возвратиться к Владыке Небес; нам он себя проявить на земле не дает...
...за сутки целиком сделала диахроническую таблицу. Четыре с половиной листа - и устала существенно меньше, чем от двух первых. зато почему-то существенно больше извозилась в карандашной пыли )) Еще бы - бегать тудоу-сюдоу приходилось только за сведениями по Сэночным актрисам и немножко по молодняку, все остальное бралось из двух предыдущих. В среду вечером, когда вернется котище, надеюсь отсканить сие...
Если чемодан лежит - кошки на него обязательно нальют, если же он стоит - кошки точат об него когти. А убрать его наверх без котяры я банально не достаю ))
Ждет нас приказ - возвратиться к Владыке Небес; нам он себя проявить на земле не дает...
...была в свое время в конце 80-х такая юмористическая телепередача. Так вот, сегодня я за нее ))
Итак: В числе прочих сокровищ с конвента "Созвездие Аю-даг" мной была привезена совершенно шедевральная книжица некой Юлии Андреевой, вроде тоже из Питера, под названием "Король-Лебедь". Ну да, вы угадали - это опять про нашего родимого Людвига Баварского )) Далее - только цитаты. И предупреждение: у автора все это написано на полном серьезе!!!
читать дальше "В своем тайном послании магистру ордена Святого Георгия Иоганн Беме разъяснял, что следует ждать не библейского Мессию, не Иисуса Христа, а рыцаря горнего мира, страны святого Грааля, подлинного мессию красоты... Орден же Иллюминатов искал младенца с тем, чтобы убить его."
"- Напиши письмо, как будто от имени парусника "Людвиг" паруснику "Гизела", - принцесса развеселилась новой идеей. - Напиши мне три признания в любви: одно в возвышенном стиле, принятом при дворе Людовика Четырнадцатого - пусть оба парусника будут частью французского флота. Второе - в романтическом, как больше всего нравится вам и вашему любимому Вагнеру. И третье, нежное и трепетное - от имени парусника, служащего в наше время, я хочу, чтобы оно было до неприличия сентиментальным, как это сейчас входит в моду".
"День ото дня Людвиг писал Бисмарку, взгляды которого на объединение Германии были сходны со взглядами Людвига... Он тянул, не желая объединения, делавшего его покорным вассалом Пруссии, чем мешал Бисмарку... В конце концов Людвиг сдался. Германия объединилась союзным договором, король Пруссии получил свою корону, а _фактически_короновавший_его Людвиг, выполнив свою миссию по объединению Германии, был вынужден отойти в тень".
"Они прошли не более десяти шагов, после чего Чайковского усадили в кресло, сняв с его лица черный платок. Перед ним в изящной позе сидел высокий сужчина, лицо которого скрывала птичья маска. Чайковский тут же безошибочно узнал в нем баварского короля".
"После смерти Короля-Лебедя Чайковский проклял "Лебединое озеро", в котором он невольно предрек гибель Людвига".
"По представлению короля, озеро, по которому плыл Лоэнгрин, должно быть лазурно-голубым, в то время как его подсвтка не давала подобного эффекта. Посоветовавшись с химиками, воду окрасили медным купоросом. ...Однажды, слушая чарующий голос Кайнца и размышляя о своем, Людвиг почувствовал, как невидимый водоворот увлекает его куда-то. ...С ужасом для себя он увидел, что воды в бассейне становится все меньше и меньше. Он хотел было позвать на помощь, но не посмел прервать арию Тристана, которую в этот момент пел Кайнц. Дрожащими руками Людвиг сделал последнее, что мог в этой жизни - расстегнул золотой ошейник на шее лебедя и, подняв птицу над головой, ловко посадил ее на бортик бассейна. Лебедь сделал несколько неуклюжих шагов, расправил крылья и кое-как взлетел. Вместе с водой лодка опускалась все ниже и ниже, пока днище ее не стукнулось о дно бассейна. Как выяснилось позже, едкий купорос прожег днище бассейна, крышу, перекрытия и прорвался в личный кабинет короля, изуродовав его до неузнаваемости". После такого я не понимаю, зачем вообще было назначать психиатрическую экспертизу...
"То же самое можно было сказать и об участии в деле получившего степень иллюминат-минервала доктора Бернгарда фон Гуддена. Но вот откуда слуги могли знать, что принца травят именно атропинами? Да и вряд ли фон Гудден стал бы распространяться о своей причастности к секте, зная, что король является магистром враждующего с иллюминатами ордена." Черт побери, даже у обожающей Людвига Марии Залесской не поднялась рука на то, чтобы очернить фон Гуддена! А тут... карательная психиатрия как она есть ))
"Посовещавшись, иллюминаты решили, что речь идет о легендарной чаше Грааля. Об этом косвенно намекал уже тот факт, что таинственная возлюбленная Людвига носила имя Эсклармонда де Фуа, как и легендарная хранительница Грааля, и что Нойшванштайн он называл Монсегюром. А ведь именно в Монсегюре по легенде Катары хранили Священную Чашу". Так вот под кем ходит наш король... да тут уже не карательная психиатрия потребна, а старая добрая инквизиция ))
"Одновременно с тем Россия получила от Людвига официальное предложение продать ему Крым, природа которого особенно нравилась впечатлительному и любившему все прекрасное королю".
"Короля обвиняли в том, что он не терпит, чтобы до него дотрагивались... Это был достаточно сильный довод в пользу сумасшествия, если бы его не опровергал тот простой факт, что время от времени король осматривался зубным врачом, с которым мило беседовал и позволял ему делать его работу, не выказывая недоброжелательства и стараясь не обращать внимания на боль. Что же касается других врачей, чьи услуги обычно необходимы всем, то Людвиг никогда ничем серьезным не болел, и следовательно, врачи ему были просто не нужны". Этот абзац - все, что осталось от пресловутой Людвиговой невралгии тройничного нерва ))
"11 июня комиссия вновь явилась в замок. Верные Людвигу рыцари хотели было запереть ворота и держать оборону, но король не позволил им этого. Вопреки ожиданию, он согласился лично встретиться с членами комиссии. Рядом с Людвигом находилась неизвестная фон Гуддену дама со светлыми волосами, уложенными в старомодную жемчужную сетку, с несколько необычными манепрами, которые выдавали в ней иностранку. Дама представилась Эсклармондой и вежливо попыталась поговорить с фон Гудденом, доказывая ему, что если короля обвиняют в том, что он встречается не с женщиной, а скаким-то призраком, то она, дама Эсклармонда, является вполне живой и еще может постоять за себя и своего возлюбленного". Так вот, оказывается, как на самом деле зовут Деву Озера! А мужики-то и не знали )) В другом месте упоминаются "великолепные светлые волосы, которые по непонятной прихоти она обычно носила распущенными." После этого очень сложно поверить, что аффтар не видел Такарадзучную постановку или хотя бы ее афишку ))
"Еще секунда, и король начал оседать на руки своих врагов, в то время как его душа вылетела из тела, расправив прекрасные лебединые крылья. Душа сделала круг над лебединым озером, прощаясь с ним, и исчезла в открытых для нее вратах заоблачного царства... Поняв, что король погиб, медленно выходили из странного оцепениения его убийцы, в то время как фон Гудден, наблюдавший всю сцену вознесения, опустился на колени и, размашисто перекрестившись, погрузил голову в воду, оставаясь в таком положении до тех пор, пока черным коршуном над озером не поднялась его черная душа. В то время, когда коршун хотел ворваться вслед за Людвигом во врата, они со звоном захлопнулись перед его клювом, заставив Гуддена-коршуна заклекотать от охватившего его отчаяния".
Рихард Хорниг в тексте отсутствует как класс, и Вагнер именуется единственным человеком, с которым Людвиг был когда-либо близок душевно. Зато регулярно упоминается сын кучера, с которым Людвиг дружит с детства, и который все время подставляет его тем или иным способом, по имени АЛЬБЕРТ ))
И наконец, самое богическое... кто читал меня-любимую, тот поймет, ЧТО ИМЕННО я тут увидела. Такое аж не жалко перенабить своими руками за отсутствием в данный момент в доме сканбука ))
читать дальше "После обеда Анастасия отправилась в приготовленную ей комнату, куда уже принесли для нее платья и белье, все высшего качества, купленное в лучших магазинах Мюнхена. Анастасия перемерила все платья, найдя их не только красивыми и дорогими, но и оказавшимися ей тютелька в тютельку, так что создавалось впечатление, будто все эти прелестные вещи были сшиты для нее на заказ. - Его Величество привык спать днем и бодрствовать ночью, - с поклоном сообщил секретарь Людвига. - О да, ночью, - по спине Анастасии побежали предательские мурашки. Подумалось, что, может, не стоит вот так сразу кидаться на шею яно желающему обольстить ее монарху. Куда вернее помучить его сперва холодностью и неуступчивостью, чтобы он был готов на все, и тогда... - Его Величество хочет, чтобы сегодня ночью, когда вы будете читать ему, на вас было платье синего бархата с горностаями, - проворковала служанка. - Передайте Его Величеству, что у него превосходный вкус, - при помощи служанки Анастасия облачилась в выбранное Людвигом платье, которое невероятно шло ей. Когда с туалетом было покончено, придворный парикмахер уложил ее прекрасные светлые волосы в изящную прическу. В назначенный час паж провел трепещущую примадонну в спальню короля, где она скроомно опустилась на единственное кресло, чинно сложив на коленях белоснежные руки. Ситуация завораживала своей странностью. Анастасия огляделась. Спальня короля была обита синим шелком с тиснеными на нем французскими лилиями. Темные шторы на окнах чем-то напоминали занавес в придворном театре. Сам Людвиг, в узких черных лосинах, расшитом серебром камзоле и ботфортах возлежал на овальном ложе под балдахином. Его черные прекрасные волосы были разбросаны по атласной голубой подушке, а глаза какзались такими нежными и манящими, что актриса чуть было не подалась охватившему ее порыву и не бросилась ему в объятия. Король молчал, и примадонна быстро взяла себя в руки. Рядом с ней на изящном, инкрустированном перламутром и лазуритом столике лежал том Шиллера. Анастасия взяла книгу и, открыв ее на заложенной странице, стала читать. Она читала, всебольше и больше входя в роль. Дойдя до монолога, который она знала наизусть, актриса резко поднялась и отложив книгу, произнесла его, глядя в глаза Людвига и понимая, что не может сопротивляться этому колдовскому взгляду. Что дстаточно только ему позвать ее, да что там, поманить пальцем, как она кинется к нему и будет кем угодно - служанкой, рабой, шлюхой. Только бы прекрасный король ласкал ее тело, только бы любил ее. Ночь пролетела незаметно, у Анастасии болели глаза, но она продолжала ждать, что Людвиг не выдержит первым, залючив ее в объятия. Но ничего не произошло. Когда она закончила чтение пьесы, королль рассыпался в комплиментах ее таланту, после чего отправил отдыхать, заверив, что они встретятся на следующую ночь. ...Вечером служанка сказала, что король желает видеть ее в розовом шелковом платье с кружевами и атласных розовых туфельках. Услышав голос короля, приглашающий ее войти, Анастасия затрепетала и, быстро сосчитав про себя до десяти, вошла. То, что она увидела на этот раз, заставило молодую актрису усомниться, туда ли она попала. За день спальня короля изменилась почти до неузнаваемости. Стены были обтянуты розовым шелком, на потолке висела люстра с розовыми розами и прозрачными сосульками чешского стекла, на маленьком розовом столике перед ней стояла фигурка прекрасного лебедя. Роскошная кровать, тоже сделанная в виде лебедя, была чуть скрыта от глаз входящего тонким тюлем, который колыхался, создавая романтическую обстановку. Невидимый музыкант играл на скрипке. Анастасия посмотрела на атласную постель, и сердце ее замерло тоской и восторгом: перед ней в белом расстегнутом камзоле и атласных панталонах лежал юный бог, прекрасный и недоступный Нарцисс. И снова она заняла приготовленное для нее маленькое кресло. В этот раз Людвиг приготовил ей кресло в стиле рококо. И снова она открыла книгу на уже заложенном месте и принялась за чтение. От наблюдательной Анастасии не укрылось, что на этот раз лежавший перед нею король был без обуви, его камзол был наполовину расстегнут, а постель оказалась придвинутой к ней на целый метр. "Ага, значит, ты уже думаешь о сдаче и хочешь только обставить ее с наибольшей помпезностью", - улыбнулась про себя примадонна. Наутро она уходила разбитая, но теперь в ее сердце теплилась надежда, что рано или поздно король сделается ее возлюбленным, а может, даже мужем. ...На третью ночь ей было велено облачиться в алое платье. Комната же Людвига напоминала рыцарский замог Тиффорг барона Жиля де Рэ, прозванного в народе Синей Бородой. На этот раз светлую безволосую грудь короля прикрывала лишь легкая батистовая сорочка, заправленная в панталоны с широким поясом. И снова багровое, точно раскрытая роза, ложе короля немного подползло в сторону прекрасной примадонны. Всю ночь Анастасия читала и декламировала, и, как и в предыдущие ночи, король рукоплескал ей. На следующий день она нашла на своем столике у постели банковский чек. Так продолжалось шесть ночей, во время которых актриса делала все возможное, чтобы соблазнить короля, а тот придвигался к ней все ближе и ближе, расточая комплименты ее красоте и таланту, аплодируя или тихо проливая слезы. На седьмую ночь король пожелал видеть Анастасию в золотом платье. В ту ночь она оказалась в будуаре Короля-Солнца. Божественный Людовик смотрел на нее, прикрывая лицо оперенной золотой маской из балета об отце богов. В эту ночь торс короля был обнажен, на нем сияла лишь дорогая тяжелая цепь с амулетом. В седьмую ночь кресло Анастасии стояло вплотную к ложу, постельное белье на котором напоминало расплавленное золото. Анастасия взяла книгу, с удивлением обнаружив, что на этот раз перед ней не Шиллер, а Шекспир. Закладка лежала на пьесе "Сон в летнюю ночь". Она начала читать, постепенно входя в роль. Нежный сладостный голос примадонны заставил короля погрузиться в водоворот прекрасных снов. Анастасия поднялась и начала декламировать по памяти, ходя по комнате и заламывая руки. В момент признания в любви она встала на колени и, опершись рукой о золотое ложе, хотела уже произнести проникновенный текст, как вдруг Людвиг закричал, словно кто-то ранил его призрачной стрелой. За дверью загремели шаги, и в спальню тут же ворвалась стража. - Я требую, чтобы это... эту... - лицо короля побагровело, руки тряслись. - - Я приказываю, чтобы вы немедленно выгнали эту даму из моей спальни, из моего замка и из моей страны! В 24 часа она обязана пересечь границу Баварии и под страхом смерти никогда не возвращаться обратно! Не дав примадонне и слова молвить в свою защиту, ее выволокли из спальни короля. В спешном порядке был выправлен заграничный паспорт и подорожные. На следующий день под личным присмотром самого начальника полиции Мюнхена она пересекла границу Баварии, чтобы исчезнуть из страны навсегда. Напрасно руководители обеих партий умоляли Людвига поменять его решение и вернуть всеобщую любимицу Мюнхену. Напрасны были укоры деда и мольбы тайно влюбленного в прекрасную даму брата. На этот раз Людвиг остался непреклонен. Мало того, после того, как Анастасия Вельмонд своим нечаянным прикосновением к королевскому ложу "осквернила" его, вслед за примадонной из замков Людвига были изгнаны все живущие и работающие там женщины".
Кто читал мои писания, тот помнит, КТО у меня любил развлекаться подобным образом ))
Вопрос, что курил аффтар и не нуждается ли он сам в срочных услугах фон Гуддена, остается открытым...
Ждет нас приказ - возвратиться к Владыке Небес; нам он себя проявить на земле не дает...
Кажется, таблица с коэффициентами продвижения актрис выходит еще бОльшим избредием, чем предыдущая. Честное слово, я ее сама боюсь )) Особенно когда всплывают никому не ведомые имена типа Сандзё Рей или Юмы Нацуки с коэффициентами "отсюда и до обеда"...
UPD. Доделала, блинн... Где-то в районе 1999-2000 гг дебюта приличные слова у меня кончились и остался только мат. Сделала до 2003 г - этого достаточно, ибо 2004 г опять радиоактивная пустыня, 2005 г тоже в общем и целом ночь-безвидна-город-спит, а начиная с 2006 г еще период синдзинкоэнов не кончился, так что разговор вести преждевременно. Хотя и за период 2006-08 у меня есть прелюбопытнейшие наблюдения...
Ждет нас приказ - возвратиться к Владыке Небес; нам он себя проявить на земле не дает...
...окончательно родилась такая классификация актрис по выпускам и общности судеб этих выпусков:
1974-84 годы дебюта - золотой век. Всем всего хватает. 1985-87 годы дебюта - серебряный век. Их стало слишком много, но еще не за счет потери качества. 1988-90 годы дебюта - железный век. Комсомольский набор в Сэнку и прочие прелести конкуренции из серии "каждыми всем не бывать". Да, Нарусе Коуки я отношу к этой же группе, хотя она дебютировала в следующем, 1991 г. 1991-95 годы дебюта - медный век. Снижение уровня. 1996-2000 годы дебюта - пластиковый век. Без комментариев.
Более подробно будет в статье. И да, для обидчивых: названия отражают деградацию не актрис, а возможностей для их полноценного раскрытия!
Ждет нас приказ - возвратиться к Владыке Небес; нам он себя проявить на земле не дает...
bellezza-storia.livejournal.com/155610.html - смотреть, пищать и страдать. Если кто еще не знает, какую эстетику в украшениях и вообще в вещах я люблю, то вот один из моих любимейших вариантов во всей красе. Причем даже не знаю, чего в этом больше - Алмьяра или Анатаормины... по-моему, на редкость гармоничный сплав того и другого стиля. Как бы то ни было, мой Черный Лотос, пожалуй, мог бы носить где-то треть из всего этого. Окончательно меня зарыли и закопали японские гребни-шпильки с ягодами калины...