Итак, полтора года назад соавтор по моей пламенной заявке и немножко с моей помощью написал следующую сценарную разработку для Такарадзуки:
23.10.2012 в 00:58
Пишет Akage:Птичкорассказка - 3. Бал-маскарад на новый лад
читать дальшеСвет в зале погас. Фуюми Ямада поправила очки. Ездить в Такарадзуку у неё не было ни сил, ни времени, но пропустить в Токио спектакль, в котором есть розоверсальский граф Ферсен и целая толпа персонажей в костюмах восемнадцатого века, и вдобавок, у родной дочери вторая роль, она не могла. Сама бы себе не простила, потому что любила постановки в исторических европейских костюмах больше всего на свете. В театр она надела одно из своих лучших платьев – тёмно-синее, с чётким силуэтом, уравновешивающим уже начавшую расплываться фигуру, и настроилась на то, что там ей сделают красиво.
Впрочем, ей уже стало немного стыдно перед Котори: хвастаться случайным собеседникам в каком-нибудь баре в Гинзе, что её дочь – без пяти минут топ-звезда в Такарадзуке, и при этом видеть спектакли с её участием в основном на записях, было как-то непорядочно. Да и записи со своим участием Котори не привозила лично уже очень давно.
Однако заманить мать Ферсеном ей удалось. Только Фуюми не была хорошо знакома с ролями актрисы, исполнявшей его роль. По словам Котори, это была «следующая», которой отдали Ферсена из-за высокого роста. И таким чудом сама Котори, игравшая в основном третьи и четвёртые роли, получила графа Анкарстрёма. Густава Третьего играла блистательная Эйдзиро Кира, а весь конфликт закручивался вокруг графской жены, крутившей роман с королём, в роли которой была трогательная мусумеяку Амайя Аки.
Начало спектакля было необычным: на тёмной сцене в луче света появился сам король Густав в белом камзоле, расшитом кружевами и блёстками, со светлыми вьющимися волосами, перевязанными изящным бантом, и с арией, в которой он пел о своей любви, - нежданной, негаданной. Голос Эйдзиро, звонкий и высокий, искрился такими оттенками радости и счастья, что освещение на сцене действительно было бы лишним. Но, закончив петь, король шагнул во мрак, и на сцене зажегся свет. Перед зрителем на улицах Стокгольма танцевали представители всех сословий, перебрасываясь репликами. Дворяне, торговки, земледельцы и ремесленники обсуждали короля: кто-то вспомнил ему пушки, нацеленные на риксдаг, кто-то – сложные политические отношения с Россией и войну, восхищение всем французским, кто-то - бумажные деньги и отмену пошлин на экспорт, кто-то – закон о свободе слова и вероисповедания, кто-то – основание Академии и строительство оперы… Но внезапно над хором взлетел знакомый голос, и Фуюми не смогла сдержать улыбки. Это её Котори, вернее, Тэрадзуки Хокори и граф Якоб Юхан Анкарстрём вернулись в родной город из ссылки. Король добр и справедлив, он верит фактам, а не наветам. Поэтому граф готов забыть и ложные обвинения в речах против государя, якобы произнесенных по поводу ограничения полномочий риксдага, и несколько месяцев, проведенных в тёмном и сыром подземелье без суда и следствия. Он счастлив не меньше короля, заметила про себя Фуюми, только это была совершенно иная радость – осторожная и сдержанная, будто бы он до сих пор не до конца поверил в то, что свобода и возвращение – не сон.
Радость вспыхнула ярче, когда Анкарстрём вернулся домой, прервав арию жены, посвящённую, кому бы вы думали? Королю! Он – Северное Солнце, он – недостижимая мечта. И тут – входит муж, с волосами, собранными в низкий хвост, растрёпанный ветром, и перевязанными простой лентой, в пыльных ботфортах и пахнущем морем камзоле, и после крепкого мужского объятия тут же выдает, что собирается благодарить короля и по случаю такого везения служить родине с ещё большим усердием.
Фуюми вздохнула - дочери достался типичный мужик, думающий только о работе и рыбалке. Впрочем, граф опомнился, и зрители увидели нежный и страстный поцелуй, а на продолжении, подразумеваемом после долгой разлуки, погас свет и дом Анкарстрёмов сменился королевским дворцом.
Король, излучавший величие и достоинство, решал судьбы людей и страны, выслушивал просьбы пришедших к нему на аудиенцию, и вдруг, будто бы задумавшись о чём-то, загляделся то ли в окно, то ли в свой богатый внутренний мир. Лицо Эйдзиро озарила нежная улыбка – и каждый в зале понял, о ком думает шведский монарх. Но насладиться мгновением ему не дал решительно вошедший в зал граф Ферсен розоверсальской модификации. Конечно, он был прекрасен – его играла Кидзуки Каору, очень высокая и статная актриса с лучистыми глазами, которой удивительно шёл белый мундир с зелёной отделкой, плащом и огромным орденом. Но думы короля были явно заняты женщиной. А тут – события во Франции и намёк, что и в Швеции хватает недовольных и может созреть какой-то заговор против короны! Густав лишь с улыбкой развел руками, мол, успокойтесь, граф, куда я от вас денусь? Да и от паранойи, как показал случай Анкарстрёма, порой страдают невинные люди. Лицо графа Ферсена стало решительным, но воззвать к здравому смыслу ему не дали: вошедшие в зал судьи принесли на подпись королю дело о наказании гадалки Ульрики. Но Густав внезапно загорелся мыслью самолично поглядеть на неё и вынести окончательный вердикт. Фуюми заметила, какое отчаяние это решение вызвало на лице Ферсена и сочувствующе покачала головой – намучался за свою жизнь с монархами, бедолага.
На хепенинг, намечавшийся у гадалки, Густав пригласил весь двор. Разумеется, пошли не все. Граф Анкарстрём не вдохновился этой затеей, но его уговорила Амелия – ну серьёзно, как откажешь такой прелести, глядящей на тебя большими влажными глазами? Ну правда, чего стоит переодеться непонятно во что и прийти непонятно куда в компании развеселого короля, предвкушавшего развлечение?
Внутри дом гадалки оказался почему-то просторнее, чем снаружи, и, что характерно, напоминал бальный зал с кривыми зеркалами на стенах, искажавший фигуры и лица. Сама Ульрика оказалась не сгорбленной старухой, а колоритной дамой в чёрных одеждах – слишком узком для того времени платье под горло и с сияющей на груди звездой на тонкой цепочке. Ещё бы сигару ей и меха, усмехнулась про себя Фуюми. Но когда в хрустальном шаре гадалки вспыхнул электрический разряд, осветив её бледное лицо и длинные седые волосы, смеяться как-то расхотелось.
Первым клиентом оказался скромный матрос: он спросил, получит ли жалование. Ульрика ответила утвердительно. Король Густав, сам одетый матросом, решил добавить веселья и незаметно подбросил ему в карман деньги – удивлению собравшихся не было предела. Как и совершенно детской радости короля.
Но на этом веселье не закончилось. Внезапно Амелия попросила у гадалки личного разговора. Граф Анкарстрём удивлённо уставился на жену. Но гадалка, хищно улыбаясь, жестом попросила всех удалиться – и спорить с ней не решился никто. Только проказник-Густав бесстрашно спрятался за одним из зеркал.
В нежной лирической песне Амелия рассказала о своей запретной любви и попросила Ульрику помочь ей избавиться от этих чувств – ведь законный муж вернулся живым и здоровым. Густав за зеркалом вздрогнул, и на его лице отразилась странная и непривычная решимость – вот с таким лицом, видимо, он и возвращался из Франции на родину, чтобы взять положенную ему по праву рождения корону. Гадалка тем временем оценивающе оглядела клиентку и порекомендовала в качестве средства волшебную траву, которая растет на пустыре, где совершаются казни. Обязательное условие: собирать ночью и в одиночку. Фуюми ухмыльнулась – ещё бы закопать дохлую кошку на кладбище посоветовала! Намерения гадалки были для неё очевидны: поняла, что к ней пришли хэпенинга ради, и решила всячески посодействовать. И дело не в траве.
Когда все вернулись, Густав сделал вид, что вернулся тоже, и занял очередь на сеанс предсказаний – справился о том, что грозит его жизни. Фуюми снова усмехнулась – всё-таки Ферсен провёл воспитательную работу не напрасно. Ульрика по-хорошему предупредила короля-матроса, что о таком спрашивать не следует, но король был настойчивее. Тогда, после короткой вспышки внутри шара в полной темноте, на секунду воцарившейся на сцене, она изрекла, что Густав умрёт от руки того, кого считает своим другом и кто первым пожмёт ему руку. Северное Солнце, просвещённый деспот, не вынес такой насмешки. Рассмеявшись в полной тишине так, что у Фуюми по спине пробежали мурашки, он попросил, чтобы кто-нибудь из присутствующих пожал ему руку. Идиотов не нашлось. Тогда король бросился к только что вошедшему и, потому не слышавшему предсказания, Анкастрёму, который помимо того, предусмотрительно отбыл ссылку, был оправдан и восстановлен в правах, и потому настроен очень лояльно, и пожал ему руку.
«Хитрый какой!» - усмехнулась Фуюми, понимая, каким силам бросил вызов главный герой. – «Но и тебя вылечат».
Но король не удержался и добавил, что все предсказания – сущие глупости. Теперь Фуюми уже не была так уверена в излечимости государевой мании величия и опрометчивости. Но хор, закрывавший сцену, воспевал просвещённого монарха.
Дальше становилось ещё веселее: граф Анкарстрём случайно узнал о заговоре и бросился доносить королю. Амелия ночью отправилась на поле за волшебной травой. Туда же пошёл и Густав. На тёмной задымлённой сцене танцевали бесшумные тени. «Кого-то они мне напоминают,» - подумала Фуюми.
Густав застал Амелию врасплох и огорошил пылким признанием. Фуюми не могла не отдать ему должное: герой определенно обладал литературным талантом и хорошо подвешенным языком. Вдобавок, Эйдзиро Кира была так ирреально прекрасна, одетая в белоснежный камзол, расшитый серебром, что даже тени отступили назад, во мрак. Амелия это тоже поняла – чудесный парный танец заставил её забыть о муже и о том, что король тоже несвободен. Какая разница, если его сердце принадлежит ей?
Но, как исторически сложилось в этом спектакле, всю романтику вновь испортило внезапное появление – сначала двоих заговорщиков, следивших за королём, а затем и графа Анкарстрёма, снова взъерошенного, в пыльных ботфортах и с обнажённой шпагой в руках, следившего уже за негодяями. Вот тут уже Фуюми была готова вскочить со своего места и зааплодировать: параллель с засмотренным в своё время до дыр парным танцем Ферсена и Антуанетты, замещавшим сцену в лодке, пока Оскар и Андре гонялись за Бернаром, да и сцена на пустоши… Сценаристы сюда разве что Ферсена забыли выпустить в качестве группы поддержки графа Анкарстрёма. Впрочем, тогда бы его накрыло ощущение дежавю.
Страсти накалялись: Амелия, завидев приближение мужа, набросила вуаль, граф, задыхаясь от быстрого бега, велел королю, попытавшемуся встать с ним плечо к плечу на бой, уходить, Густав же отдал распоряжение довести даму до города, не поднимая вуали. Когда граф Анкарстрём на это понимающе ухмыльнулся, Фуюми подумала: «Так держать, доча!»
Красиво взмахнув плащом, Эйдзиро Кира убежала со сцены. Прибежавшие в следующий момент заговорщики начали гиенить. Граф Анкарстрём вспыхнул и шагнул вперёд, угрожая обидчикам шпагой. Амелия поняла, что дело пахнет керосином, и отбросила вуаль. Эффект был поразительный: бедняга-граф остолбенел, а потом, взяв под белы ручки жену, жёстким тоном велел заговорщикам заглянуть к нему в гости на днях.
Далее король, в своих апартаментах пел о том, что превыше всего в этом мире – о любви, перед которой меркнет блеск короны и отступает злой рок и дурные предначертания. Эйдзиро Кира сияет. Сердце её героя исполнено светлой надежды на счастье, которого, как оказалось, он пытался достичь всю жизнь, но не нашел его ни во Франции, ни на войне, ни на троне, ни в чарующем мире искусства, которым окружил себя, и которое может дать ему лишь любовь роковой женщины.
Затем граф Анкарстрём, стоя во мраке у портрета короля, поёт о том, что отныне лишён всего. Слегка асимметричное лицо Котори, ставшее жёстким, и отчаяние во взгляде внушали тихий ужас даже Фуюми, прекрасно понимавшей, что всё это написано в сценарии. Свобода и принятие было иллюзией, надежда на счастье оказалось обманом – он считает, что вернулся домой лишь потому, что король был благосклонен к его жене, так лучше бы и не возвращался. Поэтому с этого момента графу было нечего терять. А раз так, то он отомстит за оскорбление – больше виновник его бед, наделённый безраздельной властью, не разрушит ничью жизнь.
На утро король принимает у себя графа Ферсена, вновь пытающегося убедить его в том, что его жизнь в опасности. А Анкарстрём – тех двоих заговорщиков, и в насмешку просит Амелию вытянуть жребий, кому привести приговор в исполнение. И конечно же, шанс поквитаться выпадает графу. На лице Котори – лишь холодная усмешка, а в глазах – нездоровый блеск. Фуюми уже могла сказать, что не завидует бедняге-королю. И чтобы довести драму до своего экстремума, Анкарстрёмам приносят приглашение на бал-маскарад от самого короля. Заговорщики расходятся, Амелия поёт полную отчаяния арию, виня себя во всём и клянясь защитить любимого от смерти, а мужа – от самоубийственного поступка. Фуюми грустно вздыхает, отметив про себя, что рекорд глупости, установленный Марией-Антуанеттой побит.
А дальше события развиваются стремительнее некуда. Граф Ферсен пытается убедить короля, показывая ему надушенную духами анонимную записку, в которой говорится, что его жизнь слишком ценна, и он должен уехать с бала-маскарада. Но Густав, одетый в костюм, переливающийся золотисто-красным, золотисто-розовым и собственно золотом, в белом плаще и с белыми кружевами, не слушает его и ищет глазами Амелию, глядя поверх искрящейся блёстками маски на палочке. В этот момент его обступают заговорщики, лица которых скрыты масками, и кружатся вокруг него в вихре-танце. Но водоворот масок и блеска не пугает короля. Рефреном повторяется его ария про надежду на любовь и счастье. Словно повинуясь его желанию, толпа расступается, только вместо желанной Амелии шаг навстречу ему делает странное существо, пришедшее на этот праздник жизни из сумерек. На нём – светлый серебристый камзол, под которым – более тёмные штаны и жилет, с изящной, но строгой вышивкой, чулки и кружева – чёрные. Волосы, не перехваченные лентой, рассыпались по плечам. А лицо скрыто чёрной маской с серебряной отделкой и тонким серпом луны, лежащим «на спине» надо лбом. Быстро, по-армейски, выхватив пистолет, существо стреляет не глядя. Зрители ахают. Смертельно раненый Густав медленно оседает на руки подбежавших к нему приближённых, гвардейцы крутят руки выходцу из сумерек и срывают маску, - это закономерно граф Анкарстрём, и он даже не сопротивляется. Взгляд Котори пуст и холоден.
Финальная сцена вызвала у Фуюми почти что негодование: тоскующая Амелия, блуждающая по полю, где вскоре казнят её мужа, встречает чудесное видение – любимого короля, теперь уже совершенно воздушную и невесомую Эйдзиро Киру, в белых штанах, заправленных в высокие сапоги, и рубашку без шейного платка. Густав кружит возлюбленную в танце, и, опустив её со сложной поддержки, взбегает вверх на ступени эшафота, которые оказываются подъемником.
Король возносится на небо, чтобы в афтершоу, после агрессивного отокояку-балета под музыкальную тему заговора, который танцуют преиущественно мятежные дворяне, а ведёт Котори, выйти на очередной парный танец.
Глядя на улыбки актрис и блеск в глазах, Фуюми поняла, для чего делается афтер-шоу: чтобы забыть все ужасы, происходившие на сцене во время спектакля, и из кровных врагов вновь стать товарищами. И чтобы зритель тоже вернулся к реальности, осознав, что ему показали красивую, хоть и страшную сказку, хоть и прожитую по-настоящему.
URL записичитать дальшеСвет в зале погас. Фуюми Ямада поправила очки. Ездить в Такарадзуку у неё не было ни сил, ни времени, но пропустить в Токио спектакль, в котором есть розоверсальский граф Ферсен и целая толпа персонажей в костюмах восемнадцатого века, и вдобавок, у родной дочери вторая роль, она не могла. Сама бы себе не простила, потому что любила постановки в исторических европейских костюмах больше всего на свете. В театр она надела одно из своих лучших платьев – тёмно-синее, с чётким силуэтом, уравновешивающим уже начавшую расплываться фигуру, и настроилась на то, что там ей сделают красиво.
Впрочем, ей уже стало немного стыдно перед Котори: хвастаться случайным собеседникам в каком-нибудь баре в Гинзе, что её дочь – без пяти минут топ-звезда в Такарадзуке, и при этом видеть спектакли с её участием в основном на записях, было как-то непорядочно. Да и записи со своим участием Котори не привозила лично уже очень давно.
Однако заманить мать Ферсеном ей удалось. Только Фуюми не была хорошо знакома с ролями актрисы, исполнявшей его роль. По словам Котори, это была «следующая», которой отдали Ферсена из-за высокого роста. И таким чудом сама Котори, игравшая в основном третьи и четвёртые роли, получила графа Анкарстрёма. Густава Третьего играла блистательная Эйдзиро Кира, а весь конфликт закручивался вокруг графской жены, крутившей роман с королём, в роли которой была трогательная мусумеяку Амайя Аки.
Начало спектакля было необычным: на тёмной сцене в луче света появился сам король Густав в белом камзоле, расшитом кружевами и блёстками, со светлыми вьющимися волосами, перевязанными изящным бантом, и с арией, в которой он пел о своей любви, - нежданной, негаданной. Голос Эйдзиро, звонкий и высокий, искрился такими оттенками радости и счастья, что освещение на сцене действительно было бы лишним. Но, закончив петь, король шагнул во мрак, и на сцене зажегся свет. Перед зрителем на улицах Стокгольма танцевали представители всех сословий, перебрасываясь репликами. Дворяне, торговки, земледельцы и ремесленники обсуждали короля: кто-то вспомнил ему пушки, нацеленные на риксдаг, кто-то – сложные политические отношения с Россией и войну, восхищение всем французским, кто-то - бумажные деньги и отмену пошлин на экспорт, кто-то – закон о свободе слова и вероисповедания, кто-то – основание Академии и строительство оперы… Но внезапно над хором взлетел знакомый голос, и Фуюми не смогла сдержать улыбки. Это её Котори, вернее, Тэрадзуки Хокори и граф Якоб Юхан Анкарстрём вернулись в родной город из ссылки. Король добр и справедлив, он верит фактам, а не наветам. Поэтому граф готов забыть и ложные обвинения в речах против государя, якобы произнесенных по поводу ограничения полномочий риксдага, и несколько месяцев, проведенных в тёмном и сыром подземелье без суда и следствия. Он счастлив не меньше короля, заметила про себя Фуюми, только это была совершенно иная радость – осторожная и сдержанная, будто бы он до сих пор не до конца поверил в то, что свобода и возвращение – не сон.
Радость вспыхнула ярче, когда Анкарстрём вернулся домой, прервав арию жены, посвящённую, кому бы вы думали? Королю! Он – Северное Солнце, он – недостижимая мечта. И тут – входит муж, с волосами, собранными в низкий хвост, растрёпанный ветром, и перевязанными простой лентой, в пыльных ботфортах и пахнущем морем камзоле, и после крепкого мужского объятия тут же выдает, что собирается благодарить короля и по случаю такого везения служить родине с ещё большим усердием.
Фуюми вздохнула - дочери достался типичный мужик, думающий только о работе и рыбалке. Впрочем, граф опомнился, и зрители увидели нежный и страстный поцелуй, а на продолжении, подразумеваемом после долгой разлуки, погас свет и дом Анкарстрёмов сменился королевским дворцом.
Король, излучавший величие и достоинство, решал судьбы людей и страны, выслушивал просьбы пришедших к нему на аудиенцию, и вдруг, будто бы задумавшись о чём-то, загляделся то ли в окно, то ли в свой богатый внутренний мир. Лицо Эйдзиро озарила нежная улыбка – и каждый в зале понял, о ком думает шведский монарх. Но насладиться мгновением ему не дал решительно вошедший в зал граф Ферсен розоверсальской модификации. Конечно, он был прекрасен – его играла Кидзуки Каору, очень высокая и статная актриса с лучистыми глазами, которой удивительно шёл белый мундир с зелёной отделкой, плащом и огромным орденом. Но думы короля были явно заняты женщиной. А тут – события во Франции и намёк, что и в Швеции хватает недовольных и может созреть какой-то заговор против короны! Густав лишь с улыбкой развел руками, мол, успокойтесь, граф, куда я от вас денусь? Да и от паранойи, как показал случай Анкарстрёма, порой страдают невинные люди. Лицо графа Ферсена стало решительным, но воззвать к здравому смыслу ему не дали: вошедшие в зал судьи принесли на подпись королю дело о наказании гадалки Ульрики. Но Густав внезапно загорелся мыслью самолично поглядеть на неё и вынести окончательный вердикт. Фуюми заметила, какое отчаяние это решение вызвало на лице Ферсена и сочувствующе покачала головой – намучался за свою жизнь с монархами, бедолага.
На хепенинг, намечавшийся у гадалки, Густав пригласил весь двор. Разумеется, пошли не все. Граф Анкарстрём не вдохновился этой затеей, но его уговорила Амелия – ну серьёзно, как откажешь такой прелести, глядящей на тебя большими влажными глазами? Ну правда, чего стоит переодеться непонятно во что и прийти непонятно куда в компании развеселого короля, предвкушавшего развлечение?
Внутри дом гадалки оказался почему-то просторнее, чем снаружи, и, что характерно, напоминал бальный зал с кривыми зеркалами на стенах, искажавший фигуры и лица. Сама Ульрика оказалась не сгорбленной старухой, а колоритной дамой в чёрных одеждах – слишком узком для того времени платье под горло и с сияющей на груди звездой на тонкой цепочке. Ещё бы сигару ей и меха, усмехнулась про себя Фуюми. Но когда в хрустальном шаре гадалки вспыхнул электрический разряд, осветив её бледное лицо и длинные седые волосы, смеяться как-то расхотелось.
Первым клиентом оказался скромный матрос: он спросил, получит ли жалование. Ульрика ответила утвердительно. Король Густав, сам одетый матросом, решил добавить веселья и незаметно подбросил ему в карман деньги – удивлению собравшихся не было предела. Как и совершенно детской радости короля.
Но на этом веселье не закончилось. Внезапно Амелия попросила у гадалки личного разговора. Граф Анкарстрём удивлённо уставился на жену. Но гадалка, хищно улыбаясь, жестом попросила всех удалиться – и спорить с ней не решился никто. Только проказник-Густав бесстрашно спрятался за одним из зеркал.
В нежной лирической песне Амелия рассказала о своей запретной любви и попросила Ульрику помочь ей избавиться от этих чувств – ведь законный муж вернулся живым и здоровым. Густав за зеркалом вздрогнул, и на его лице отразилась странная и непривычная решимость – вот с таким лицом, видимо, он и возвращался из Франции на родину, чтобы взять положенную ему по праву рождения корону. Гадалка тем временем оценивающе оглядела клиентку и порекомендовала в качестве средства волшебную траву, которая растет на пустыре, где совершаются казни. Обязательное условие: собирать ночью и в одиночку. Фуюми ухмыльнулась – ещё бы закопать дохлую кошку на кладбище посоветовала! Намерения гадалки были для неё очевидны: поняла, что к ней пришли хэпенинга ради, и решила всячески посодействовать. И дело не в траве.
Когда все вернулись, Густав сделал вид, что вернулся тоже, и занял очередь на сеанс предсказаний – справился о том, что грозит его жизни. Фуюми снова усмехнулась – всё-таки Ферсен провёл воспитательную работу не напрасно. Ульрика по-хорошему предупредила короля-матроса, что о таком спрашивать не следует, но король был настойчивее. Тогда, после короткой вспышки внутри шара в полной темноте, на секунду воцарившейся на сцене, она изрекла, что Густав умрёт от руки того, кого считает своим другом и кто первым пожмёт ему руку. Северное Солнце, просвещённый деспот, не вынес такой насмешки. Рассмеявшись в полной тишине так, что у Фуюми по спине пробежали мурашки, он попросил, чтобы кто-нибудь из присутствующих пожал ему руку. Идиотов не нашлось. Тогда король бросился к только что вошедшему и, потому не слышавшему предсказания, Анкастрёму, который помимо того, предусмотрительно отбыл ссылку, был оправдан и восстановлен в правах, и потому настроен очень лояльно, и пожал ему руку.
«Хитрый какой!» - усмехнулась Фуюми, понимая, каким силам бросил вызов главный герой. – «Но и тебя вылечат».
Но король не удержался и добавил, что все предсказания – сущие глупости. Теперь Фуюми уже не была так уверена в излечимости государевой мании величия и опрометчивости. Но хор, закрывавший сцену, воспевал просвещённого монарха.
Дальше становилось ещё веселее: граф Анкарстрём случайно узнал о заговоре и бросился доносить королю. Амелия ночью отправилась на поле за волшебной травой. Туда же пошёл и Густав. На тёмной задымлённой сцене танцевали бесшумные тени. «Кого-то они мне напоминают,» - подумала Фуюми.
Густав застал Амелию врасплох и огорошил пылким признанием. Фуюми не могла не отдать ему должное: герой определенно обладал литературным талантом и хорошо подвешенным языком. Вдобавок, Эйдзиро Кира была так ирреально прекрасна, одетая в белоснежный камзол, расшитый серебром, что даже тени отступили назад, во мрак. Амелия это тоже поняла – чудесный парный танец заставил её забыть о муже и о том, что король тоже несвободен. Какая разница, если его сердце принадлежит ей?
Но, как исторически сложилось в этом спектакле, всю романтику вновь испортило внезапное появление – сначала двоих заговорщиков, следивших за королём, а затем и графа Анкарстрёма, снова взъерошенного, в пыльных ботфортах и с обнажённой шпагой в руках, следившего уже за негодяями. Вот тут уже Фуюми была готова вскочить со своего места и зааплодировать: параллель с засмотренным в своё время до дыр парным танцем Ферсена и Антуанетты, замещавшим сцену в лодке, пока Оскар и Андре гонялись за Бернаром, да и сцена на пустоши… Сценаристы сюда разве что Ферсена забыли выпустить в качестве группы поддержки графа Анкарстрёма. Впрочем, тогда бы его накрыло ощущение дежавю.
Страсти накалялись: Амелия, завидев приближение мужа, набросила вуаль, граф, задыхаясь от быстрого бега, велел королю, попытавшемуся встать с ним плечо к плечу на бой, уходить, Густав же отдал распоряжение довести даму до города, не поднимая вуали. Когда граф Анкарстрём на это понимающе ухмыльнулся, Фуюми подумала: «Так держать, доча!»
Красиво взмахнув плащом, Эйдзиро Кира убежала со сцены. Прибежавшие в следующий момент заговорщики начали гиенить. Граф Анкарстрём вспыхнул и шагнул вперёд, угрожая обидчикам шпагой. Амелия поняла, что дело пахнет керосином, и отбросила вуаль. Эффект был поразительный: бедняга-граф остолбенел, а потом, взяв под белы ручки жену, жёстким тоном велел заговорщикам заглянуть к нему в гости на днях.
Далее король, в своих апартаментах пел о том, что превыше всего в этом мире – о любви, перед которой меркнет блеск короны и отступает злой рок и дурные предначертания. Эйдзиро Кира сияет. Сердце её героя исполнено светлой надежды на счастье, которого, как оказалось, он пытался достичь всю жизнь, но не нашел его ни во Франции, ни на войне, ни на троне, ни в чарующем мире искусства, которым окружил себя, и которое может дать ему лишь любовь роковой женщины.
Затем граф Анкарстрём, стоя во мраке у портрета короля, поёт о том, что отныне лишён всего. Слегка асимметричное лицо Котори, ставшее жёстким, и отчаяние во взгляде внушали тихий ужас даже Фуюми, прекрасно понимавшей, что всё это написано в сценарии. Свобода и принятие было иллюзией, надежда на счастье оказалось обманом – он считает, что вернулся домой лишь потому, что король был благосклонен к его жене, так лучше бы и не возвращался. Поэтому с этого момента графу было нечего терять. А раз так, то он отомстит за оскорбление – больше виновник его бед, наделённый безраздельной властью, не разрушит ничью жизнь.
На утро король принимает у себя графа Ферсена, вновь пытающегося убедить его в том, что его жизнь в опасности. А Анкарстрём – тех двоих заговорщиков, и в насмешку просит Амелию вытянуть жребий, кому привести приговор в исполнение. И конечно же, шанс поквитаться выпадает графу. На лице Котори – лишь холодная усмешка, а в глазах – нездоровый блеск. Фуюми уже могла сказать, что не завидует бедняге-королю. И чтобы довести драму до своего экстремума, Анкарстрёмам приносят приглашение на бал-маскарад от самого короля. Заговорщики расходятся, Амелия поёт полную отчаяния арию, виня себя во всём и клянясь защитить любимого от смерти, а мужа – от самоубийственного поступка. Фуюми грустно вздыхает, отметив про себя, что рекорд глупости, установленный Марией-Антуанеттой побит.
А дальше события развиваются стремительнее некуда. Граф Ферсен пытается убедить короля, показывая ему надушенную духами анонимную записку, в которой говорится, что его жизнь слишком ценна, и он должен уехать с бала-маскарада. Но Густав, одетый в костюм, переливающийся золотисто-красным, золотисто-розовым и собственно золотом, в белом плаще и с белыми кружевами, не слушает его и ищет глазами Амелию, глядя поверх искрящейся блёстками маски на палочке. В этот момент его обступают заговорщики, лица которых скрыты масками, и кружатся вокруг него в вихре-танце. Но водоворот масок и блеска не пугает короля. Рефреном повторяется его ария про надежду на любовь и счастье. Словно повинуясь его желанию, толпа расступается, только вместо желанной Амелии шаг навстречу ему делает странное существо, пришедшее на этот праздник жизни из сумерек. На нём – светлый серебристый камзол, под которым – более тёмные штаны и жилет, с изящной, но строгой вышивкой, чулки и кружева – чёрные. Волосы, не перехваченные лентой, рассыпались по плечам. А лицо скрыто чёрной маской с серебряной отделкой и тонким серпом луны, лежащим «на спине» надо лбом. Быстро, по-армейски, выхватив пистолет, существо стреляет не глядя. Зрители ахают. Смертельно раненый Густав медленно оседает на руки подбежавших к нему приближённых, гвардейцы крутят руки выходцу из сумерек и срывают маску, - это закономерно граф Анкарстрём, и он даже не сопротивляется. Взгляд Котори пуст и холоден.
Финальная сцена вызвала у Фуюми почти что негодование: тоскующая Амелия, блуждающая по полю, где вскоре казнят её мужа, встречает чудесное видение – любимого короля, теперь уже совершенно воздушную и невесомую Эйдзиро Киру, в белых штанах, заправленных в высокие сапоги, и рубашку без шейного платка. Густав кружит возлюбленную в танце, и, опустив её со сложной поддержки, взбегает вверх на ступени эшафота, которые оказываются подъемником.
Король возносится на небо, чтобы в афтершоу, после агрессивного отокояку-балета под музыкальную тему заговора, который танцуют преиущественно мятежные дворяне, а ведёт Котори, выйти на очередной парный танец.
Глядя на улыбки актрис и блеск в глазах, Фуюми поняла, для чего делается афтер-шоу: чтобы забыть все ужасы, происходившие на сцене во время спектакля, и из кровных врагов вновь стать товарищами. И чтобы зритель тоже вернулся к реальности, осознав, что ему показали красивую, хоть и страшную сказку, хоть и прожитую по-настоящему.
А вчера я открыла ТакаВики - и увидела, что в конце данного календарного года Оки Канаме и труппе Космос дают ВОТ ЭТО: caithion.net/takawiki/tiki-index.php?page=Oath+...!!+(Cosmos+2014-2015) Полное название - White Night's Vow - Gustav III, A Proud King's Battle.
Блинн, день рождения вчера был у моей дочери, а подарок мироздание сделало лично мне!
Теперь для полного счастья мне не хватает только того, чтобы графа Анкастрема сыграла Нанами Хироки )))